История объективности, или как литература стала выглядеть современной

О курсе

Занятия по этому курсу проходили в осеннем семестре 2023

Данный курс задуман на пересечении двух историографий — литературной и научной. Начиная с формализма, научное литературоведение претендовало на описание механики становления литературных фактов и их объяснения — вместо импрессионистического вчувствования. Однако вслед за вдохновленным позитивизмом описанием механики становления литературного факта, а также законов литературной эволюции по структурной аналогии с дарвиновским эволюционизмом следовал скорее запрет на внешнее объяснение конкретных произведений, а имманентное объяснение литературы привилегировалось перед тезисом о связи с параллельными рядами. Мы хотели бы поставить под вопрос эти ограничения времен «военного формализма», то есть эпохи, когда литературоведению было необходимо отвоевать собственную автономию на манер других научных дисциплин, и связать генеалогически различные литературные техники и эксперименты — с современными им научными экспериментами и медиатехниками. В случае каждого кейса, начиная с первых «далековатых сближений» литературы с эмпирической наукой в XIX веке, мы будем разбирать не только сами литературные и научные тексты, но также и тот или иной метод их взаимного связывания, «тип сцепления» — начиная с классической (медиа)археологии знания и вплоть до самых последних публикаций по смежной истории литературы, науки и техники.

Взгляд на историю двух доменов, как на параллельную, смежную или технологизированную, призван пересмотреть привычное в литературоведении деление на реализм XIX века и модернизм XX века, удобно распределяемые между осенним и весенним семестрами, между страстью к репрезентации и загипнотизированностью поверхностью, между литературой как окном в социальный мир и сборкой «собственного инструмента, посвящаемого языку». Вместо этого мы рассчитываем рассмотреть то, как сочеталась имманентная логика литературы с вниманием к параллельным рядам, роль которых играла в ХIХ веке наука, а ближе к ХХ — техника. Собственно, и сам реализм как установка на (фото)механическую объективность был обязан науке и технике, но эта коннотация была успешно заболтана журнальной полемикой. Точно так же изначально звучавшая странно предикация литературы как экспериментального предприятия («Экспериментальный роман» Золя) впоследствии потеряет свою связь с физиологической лабораторией и станет более или менее обязательной программой для модернистской литературы. Новое прочтение и описание периода через историзацию объективности необходимо, во-первых, для более острого акцента на связи литературы с наукой — как условно «реалистической», так и «модернистской» (представим, что мы делили бы науку на «реалистическую» и «модернистскую», хотя в ней явно тоже случаются революции и сменяют друг друга эпистемы), а во-вторых, соответственно, для того, чтобы увидеть, благодаря науке, эти далеко не контрарные и тем более не каузальные феномены в общей рамке становления литературы современной.